Русское бортничество: между традицией и запретом

Как государство постепенно вытесняло древнее бортничество из лесной экономики Российской империи? Конфликт зародился ещё в XVIII веке, когда формирующееся абсолютное право собственности на леса вступило в противоречие с традиционным пользованием бортными деревьями. Уже в первые десятилетия XIX века размежевание казённых и частных лесов дало властям реальные инструменты для ограничения бортничества. Важную роль сыграла и новая лесохозяйственная наука, ориентированная на коммерческую эксплуатацию ценных пород. К началу XIX века ведомства, управлявшие казёнными лесами, стали целенаправленно отказываться от традиционных практик — в том числе от бортничества.

Бортничество — особый способ пчеловодства, лежащий между двумя мирами: с одной стороны, это не совсем домашнее содержание пчёл (как на пасеках и в ульях), с другой — не просто добыча мёда у диких насекомых.

Право владеть деревьями с дикими пчёлами возникло очень давно — возможно, ещё в эпоху неолита, когда люди стали вести оседлый образ жизни. В Западной Европе уже в VI веке н. э. существовали законы, защищавшие такие деревья: нашедший бортное дерево ставил на нём своё клеймо, а покусившихся на чужую собственность ждали штрафы и даже телесные наказания.

С ростом населения и вырубкой лесов ценность бортных деревьев только росла. Люди начали делать в деревьях искусственные дупла (борти) и простые защитные приспособления от зверей, любящих мёд. Уход за пчёлами был несложным и занимал всего два сезона:

·         весной бортник очищал борти от мусора и клал приманки для новых роев в пустые дупла;

·         осенью забирал часть сот, оставляя пчёлам запас мёда на зиму.

Иногда бортники устраивали контролируемые поджоги: после низового пожара хорошо разрастался кипрей (иван-чай) – отличное медоносное растение.

В Средневековье и раннее Новое время бортничество было широко распространено в Центральной и Восточной Европе. Мёд и воск активно шли на экспорт, а право пользоваться бортными деревьями ценилось не меньше, чем право охотиться в лесу или пасти скот. Например, «Русская правда» XI века защищала княжеские бортные деревья — штраф за их порчу равнялся штрафу за кражу княжеского коня. Позже, в 1588 году, подобные нормы вошли и в Статут Великого княжества Литовского. Со временем освоение земель и чёткое разграничение владений привели к тому, что бортничество начало исчезать. На смену ему пришло более трудоёмкое, но и более прибыльное пасечное пчеловодство.

В Центральной и Восточной Европе бортничество держалось дольше, чем на западе континента, — во многом благодаря обширным лесным массивам. Однако и здесь к XVIII–XIX векам государство постепенно перестало защищать бортные деревья и начало бороться с этим промыслом. Кульминацией этой борьбы в Российской империи стал циркуляр Министерства государственных имуществ 1862 года, запретивший бортничество в казённых лесах.

Как менялось отношение государства к бортничеству: от защиты к запрету

Изучение законов России с середины XVII до начала XIX века (по материалам Полного собрания законов Российской империи) показывает: государство постепенно меняло свою политику в отношении бортничества. Причинами таких перемен стало, во-первых, сокращение диких, неосвоенных человеком территорий, а во-вторых – утверждение права частной собственности на леса, воды и недра (в начале 1780‑х годов это право официально признали за дворянством).

Что было раньше

В 1649 году вышло Соборное уложение — свод законов, который отражал тогдашнюю реальность. В ту эпоху на одной территории часто пересекались разные права владения. Например, на поместной, вотчинной или государевой земле могли находиться угодья (охотничьи, рыболовные, сенокосные, бортные), отданные в пользование другим людям. За право пользоваться такими угодьями платили оброк в казну. Соборное уложение защищало права бортников. Если владелец леса умышленно портил бортные деревья, присваивал борти или пчёл, его штрафовали — деньги шли пострадавшему бортнику.

Права бортников: как официально родилась отрасль

В 1680‑х годах в Московском государстве проводили Валовое межевание — первую масштабную перепись земель. В инструкциях к этой работе были чёткие указания:

·         записывать имена бортников

·         фиксировать число бортевых деревьев (как с пчёлами, так и пустых)

·         отмечать особые знаки бортников на деревьях

·         указывать размер оброка

·         выявлять неучтённые бортные «ухожья» (угодья) и назначать для них оброк

И Соборное уложение, и инструкции по межеванию признавали: бортники имеют право на свои угодья даже на чужой земле. Закон защищал их имущественные интересы.

Как государство постепенно сворачивало бортничество

В начале XVIII века власти вновь обратили внимание на пчеловодство как на источник доходов. Указы 1704 и 1709 годов требовали учесть все бортные «ухожья» (угодья) и пасеки, чтобы увеличить сборы с этого промысла. Позже, в 1724 году, вышел указ о сборе оброка с бортников на малороссийских землях. Хотя государство стремилось перевести платежи в деньги, поначалу оброк брали натурой — мёдом.

После эпохи Петра I бортничество почти не упоминалось в законах. Следующие важные документы появились при Екатерине II (1765–1766 годы) — они заложили основы Генерального межевания (разграничения земель). Среди них:

·         «Манифест о генеральном размежевании земель во всей империи»

·         «Инструкция землемерам»

·         «Инструкция межевым губернским канцеляриям и провинциальным конторам»

Эти акты не ставили целью ликвидировать совместное владение землёй, а лишь чётко обозначали границы участков и признавали существующие права. Но по сравнению с XVII веком акценты сдвинулись: теперь ограничивались права не землевладельцев, а тех, кто пользовался бортными, охотничьими и рыболовецкими угодьями на чужой территории.

Что изменилось для бортников:

·         они сохраняли право только на свой промысел, но не на бортные деревья и землю

·         им запрещалось рубить деревья, расчищать лес или строить дома на этих участках

·         если бортные угодья полностью окружались частными владениями и их можно было перенести на неосвоенные земли, это предписывалось сделать

·         при отсутствии документов на бортные угодья эти угодья отходили собственнику леса

Важным этапом стал Манифест 1775 года по случаю заключения Кючук‑Кайнарджийского мира. В нём отменили оброк с бортничества. Поначалу это казалось милостью, но на деле лишило промысел фискальной значимости. Государство перестало видеть в нём интерес — и это облегчило последующее вытеснение бортничества при внедрении «правильного лесоустройства» в XIX веке.

«Правильное лесоустройство»: новые приоритеты

В конце XVIII — первой половине XIX века власти сосредоточились на максимизации добычи товарной древесины. Для этого предлагалось:

·         разбить лес просеками на участки правильной формы (чтобы упростить вывоз древесины)

·         ежегодно вырубать один участок и засаживать его коммерчески ценной породой

·         рассчитывать число участков исходя из времени, необходимого для естественного возобновления леса

Такой подход считался рациональным и выгодным для владельцев лесов. Лесное образование сводилось к умению оценивать запас древесины, её стоимость и товарные качества.

Почему бортничество оказалось под ударом

Переход к коммерческому лесопользованию сопровождался борьбой с традиционными промыслами. Бортничество, наряду с жжением древесного угля, сидкой дёгтя и выпасом скота в лесу, стало восприниматься как помеха «правильному лесоустройству». Лесничие конца XVIII — первой половины XIX века видели в нём только угрозу для упорядоченных лесонасаждений, ориентированных на постоянную прибыль от продажи древесины (для нужд флота, промышленности и железных дорог).

Принципы «правильного лесоустройства» требовали чётко разделить казённые и частные леса. Этот процесс набрал обороты после указа от 6 июня 1799 года. С 1802 года в казённых лесах начали выделять участки для государственных крестьян — им разрешалось заготавливать там древесину. Остальная часть казённых лесов предназначалась для нужд флота, армии, госучреждений и продажи.

Лесной устав 1802 года тоже настаивал на скорейшем размежевании лесов и внедрении «правильного лесоустройства». Для бортников это создавало серьёзные проблемы: когда леса делили между казной и помещиками, возникали споры о том, можно ли продолжать бортный промысел на «чужой» территории. Владельцы земель часто были против того, чтобы посторонние крестьяне пользовались лесом для добычи мёда.

К середине XIX века бортничество сохранилось лишь в немногих губерниях — главным образом на западных и восточных окраинах европейской части России. Среди них: Царство Польское, белорусские и литовские губернии, а также Казанская, Пермская, Уфимская и Оренбургская губернии.

На востоке бортничество уцелело, вероятно, потому что эти земли были слабо освоены, а местные жители («инородцы») имели особый фискальный статус. На западе сохранение промысла, скорее всего, связано с тем, что Манифест 1775 года (отменивший оброк с бортничества) на эти территории не распространялся — они вошли в состав Российской империи уже после его издания. А поскольку казна перестала получать доход от бортничества, у неё пропал интерес защищать этот промысел.

Судьба бортничества: жаркие споры

В конце 1830‑х — начале 1840‑х годов в России развернулась дискуссия о судьбе бортничества. До того времени власти не видели необходимости бороться с этим промыслом: лесным хозяйством ведало Министерство финансов (1802–1837), и вопрос не считался острым. Но в 1837 году управление лесами передали Министерству государственных имуществ (МГИ). Уже в 1838 году там начали активно обсуждать, полезно или вредно бортевое пчеловодство. Это важно: во-первых, чиновники собрали первые статистические данные о бортничестве — пусть неполные, но дающие представление о масштабе промысла. Во-вторых, сохранились косвенные свидетельства о том, как сами бортники оценивали свой промысел (прямые их обращения появились лишь в последней трети XIX века).

Из архивных документов видно, что в конце 1830‑х — начале 1840‑х годов бортничество существовало по крайней мере в 18 губерниях Европейской России. Оброк (натуральный или денежный сбор) платили бортники 14 губерний. Сумма была невелика — чуть больше тысячи рублей серебром в год за примерно 80 тысяч бортевых деревьев (пчёлы занимали около трети).

Почему оброк собирали не везде? Во‑первых, действовал Манифест 1775 года, отменивший сбор в некоторых регионах. Во‑вторых, если бортные «ухожья» находились в лесах, отданных государственным крестьянам или арендованным казённым имениям, оброк шёл не в казну, а арендатору. В‑третьих, местные лесные чиновники часто не утруждали себя учётом: перегруженные делами, они могли просто отвечать, что «оброчных статей, составляющих бортевые ухожья, не имеется». Это не означало, что бортничества нет, — просто данные не собирали. Позже, в 1860–1870‑х годах, при устройстве новых казённых лесов в некоторых лесничествах неожиданно находили сотни бортевых деревьев.

Инициатором обсуждения в конце 1830‑х стали местные органы МГИ. Например, Могилёвская палата государственных имуществ подняла вопрос о контроле над бортными «ухожьями» в казённых лесах губернии. Так локальная проблема подтолкнула центр к размышлениям о единой политике в отношении бортничества.

В конце 1830‑х — начале 1840‑х годов чиновники Министерства государственных имуществ всё чаще говорили: бортничество вредит лесному хозяйству, а казне почти не приносит дохода. Мол, при устройстве бортей портятся строевые деревья, окуривание пчёл (с разведением огня) может вызвать пожар, а бортники в казённом лесу без надзора будут воровать древесину. Было предложено запретить бортничество в казённых лесах и заставить бортников перенести пчёл на пасеки. Однако, когда чиновники попытались найти в архивах дела о пожарах или кражах, устроенных бортниками, почти ничего не обнаружилось.

Министерство поручило разобраться Учёному комитету МГИ. Тот обратился за заключением к Николаю Михайловичу Витвицкому — известному специалисту по пчеловодству и стороннику бортничества. Витвицкий горячо защищал промысел: он утверждал, что бортники могут первыми заметить лесной пожар и помочь его потушить. Кроме того, ученый указал на недостаток медоносных растений вне леса (то есть, выносить борти было некуда) и предположил, что лесники хотят выдворить пчеловодов из лесных угодий, чтобы скрыть собственные злоупотребления. Тогда Министерство государственных имуществ запросило мнения других экспертов — Петра Ивановича Прокоповича и Александра Ивановича Покорского‑Жоравко. Оба выступили против бортничества, поскольку считали его примитивной и менее доходной формой пчеловодства по сравнению с пасечным – и отмечали, что бортники нерационально тратят время и рискуют жизнью, забираясь на деревья.

Кроме того, Прокопович и Покорский-Жоравко подчёркивали: за бортником в лесу не уследить, а пасека легко контролируется. Первый в 1841 году прямо писал: бортники больше крадут, чем приносят пользы, и хозяин не может за ними уследить. Тогда было предложено:

·         обложить бортничество оброком

·         усилить надзор лесной стражи

·         запретить устройство новых бортей

·         давать выгодные условия аренды земли под пасеки

Однако в первой половине 1840‑х годов верх взяла иная точка зрения. Её поддерживал глава МГИ граф П. Д. Киселёв. Он считал, что переходить от бортничества к пасечному пчеловодству нужно не принудительно, а постепенно и добровольно — когда крестьяне сами убедятся в преимуществах пасек. Для этого достаточно запретить делать новые борти и обучать крестьян пасечному пчеловодству.

Вопрос об обложении бортничества оброком решили отложить: в великорусских губерниях — до введения поземельного и промыслового обложения, в западных — до новых люстраций (описей). Кроме того, министерство потребовало отменить уже введённые в некоторых губерниях сборы за постановку ульев в казённых лесах.

Запрет бортничества в 1862 году

В годы Великих реформ в Министерстве государственных имуществ (МГИ) вновь остро встал вопрос о бортничестве. После освобождения казённых крестьян у ведомства стало меньше задач, сократились бюджет и штат. Чиновники искали способы упростить документооборот — и под удар попали малодоходные промыслы, включая бортное пчеловодство.

5 мая 1862 года Лесной департамент МГИ издал циркуляр: исключить бортные «ухожья» (угодья) из оброчных статей и досрочно прекратить действующие арендные контракты на борти. К тому времени оброк с бортей платили лишь в десяти губерниях европейской части России.

Бортники не согласились с запретом. Они не раз подавали прошения в министерство. В них крестьяне объясняли, что перевозить пчёл из леса опасно – многие семьи погибают. К тому же, пасечное пчеловодство требует больше времени и знаний, чем бортничество, современные (усовершенствованные) ульи стоят дорого, и не все могут их купить. И конечно, в лесу пчёлы дают больше мёда, чем на пасеке. Позже к этим доводам добавился ещё один: бортничество даёт рабочим возможность отдохнуть в лесу от заводской суеты.

Не все лесничие поддерживали запрет. Например, в Гродненской губернии заведующий Беловежской пущей Карл Штральборн встал на защиту бортников. Благодаря таким чиновникам Лесной департамент согласился продлить срок вывоза бортей из ряда казённых лесов. История бортников Беловежской пущи попала в московскую газету «День» (издаваемую И. С. Аксаковым). Однако статья искажала факты: в ней утверждалось, что промысел кормит сотню семей, а администрация пущи допускает серьёзные нарушения при лесозаготовках. Заведующему пущей Карлу Штральборну пришлось публично опровергать эти сведения. В своём ответе он подчеркнул: бортничество почти не приносит дохода казне. По сути, Штральборн озвучил истинные мотивы министерства — избавиться от малодоходных оброчных статей и сократить бюрократическую нагрузку.

Несмотря на жёсткие указания центра, многие лесничие не торопились исполнять циркуляр 1862 года. Пример – Уфимско‑Оренбургское управление. В 1890 году выяснилось, что в казённой даче «Вознесенский бор» (Орский уезд) сохранилось более 1 500 бортевых деревьев. Башкиры десятилетиями пользовались ими самовольно, не платя оброк. Ещё в 1863 году местному лесничему поручили заклеймить деревья и продать на сруб, но покупателей не нашлось, и о проблеме на четверть века забыли. В итоге министерство разрешило башкирам и дальше бесплатно пользоваться бортями — как подспорьем для их небогатого хозяйства.

В некоторых регионах чиновники, напротив, проявляли излишнее рвение. Например, в Минской губернии по истечении отведённых на ликвидацию бортей сроков деревья продавали лесопромышленникам. Местные крестьяне не могли конкурировать с коммерсантами — те нередко предлагали меньшую цену, но получали взятки от лесничих. Лесопромышленники вырубали лучшие деревья, превышая указанные в контрактах объёмы. Так бортники лишались промысла, а пчелиные семьи погибали.

В 1871 году бортничество запретили в казённых лесах Царства Польского. Аргументы были стандартными: промысел «примитивен», он создаёт риск пожаров и открывает доступ в леса для хищений древесины. В лесах при казённых заводах и землях инородцев ограничения вводились позже и мягче.

К концу 1870‑х — 1880‑м годам мнение лесничих стало меняться. Многие поддержали доводы защитников бортничества (как ранее Н. М. Витвицкий). В 1886 году Виленско‑Ковенское управление государственных имуществ сообщило, что разрешение бортничества может снизить число пожаров — сами бортники будут их предотвращать, поскольку люди готовы отвечать за сохранность лесных участков, где находятся их борти.

Министерство государственных имуществ начало обсуждать правила бортевого и стойлового пчеловодства. Общеимперское положение («Правила для пользования бортевыми деревьями и для подвески ульев в лесах») утвердили только 12 февраля 1903 года. Документ защищал интересы бортников, но на местах его применение нередко вызывало конфликты.

_________________

Несмотря на ничтожные налоговые поступления от бортнического промысла, пчеловодство этого типа сумело продержаться в отдельных регионах страны вплоть до конца XIX — начала XX века. Со временем горький опыт заставил специалистов в области лесного хозяйства осознать важность сохранения биоразнообразия и пересмотреть своё отношение к традиционным способам использования лесов, став более терпимыми к устоявшимся практикам. Выживание бортничества в XIX веке объяснялось целым комплексом причин: ярым сопротивлением самих бортников, нехваткой лесных чиновников на местах, которые особого усердия в исполнении столичных распоряжений не проявляли, а также особым статусом многих казённых лесных угодий на западных и восточных окраинах европейской части России — будь то горнозаводские леса, территории, находившиеся в пользовании «инородцев».

Сегодня бортничество вновь набирает популярность: оно заметно оживилось в Польше, Белоруссии и Литве, на востоке Германии, а также в ряде российских регионов — в Башкирии, на Южном Урале и Алтае. Экологи подчёркивают: бортничество играет важную роль в поддержании популяций пчёл и способствует сохранению биоразнообразия. Туристическая отрасль и общественные инициативы продвигают бортничество как неотъемлемую часть традиционной культуры и самобытный национальный промысел. Образ бортника, хранителя местных знаний и традиций, нашёл отражение в детской литературе и комиксах, став героем современных повествований.