Вернуться вопреки, а не благодаря

Совсем недавно, 26 октября, я была в малоизвестном и малонаселенном ныне калмыцком поселке Доценг Приютненского района, некогда имевшем большое сельхоззначение и говорила и с местными жителями, и с уроженцами поселка. В частности, с человеком, который после пятнадцатилетней погони "за длинным рублем" вернулся в родной последок. Он почти в одиночку занимается животноводством - и счастлив; и говорит, что постепенно его друзья следуют его примеру: возвращаются. Я считаю, что статья получилась весьма важной, в том числе для меня. 

Республика Калмыкия – совершенно очевидная зона рискованного земледелия. Аридный климат, – сухое жаркое лето, бесснежные морозные зимы, сильные ветра, – не позволяет выращивать здесь растения, зато животноводством занимаются многие. Времена перестройки, увы, сказались губительно на местных стадах: под нож пошли и коренные породы, и экспериментальные, которых было немало; в небытие ушли шерстомойни и прочая переработка бараньей шерсти. Однако если прочие регионы за тридцать лет более-менее смогли оправиться от удара за счет других отраслей, то Калмыкия, в которой стада и отары были основой жизни, только недавно начала свою новую животноводческую историю. Племенной скот, включая гордость республики, – калмыцкую породу коров, – даже немногочисленные местные племенные предприятия закупают в Ставрополе, Астрахани и Ростове-на-Дону. Пятеро из них (главным образом, здесь запустили овцеводческие племзаводы: «Улан-Хееч», «Сарпа», «Черноземельский», Племенной завод им. 28 Армии) получили в этом году крупные гранты на закупку ярок и нетелей.

Вместе с перестройкой, которая повлекла за собой аграрную катастрофу, действительно, в упадок пришли многие села. Так, например, сегодня мало кому известен поселок Дóценг в Приютненском районе, а ведь когда-то он был едва ли не одним из самых показательных сельскохозяйственных селений Калмыкии, рассказал уроженец Дóценга актер Национального драматического театра им. Б. Басангова Бадма Пюрвеев. Здесь почти на самом берегу озера Маныч-Гудило работала крупная молочная экспериментальная ферма, был огромный фруктовый сад. Представьте себе – молочная ферма с молочными породами коров – в регионе, совершенно не приспособленном для молочной отрасли, где все, и степные пастбища, и климат, идеальны для мясного скота. А фруктовый сад на солончаках в жаркой степи! Казалось бы, трудно объяснить, как фруктовые деревья получали такую необходимую для сочных плодов пресную воду – но на территории поселка, по словам Бадмы Пюрвеева, кое-где есть и пресные подземные реки. Еще в семидесятых-восьмидесятых годах Доценг процветал и вырастил множество замечательных и зачастую известных сегодня людей.

Когда основан поселок Доценг, достоверно не установлено – скорее всего, он возник в 1920-х годах, когда степное население переходило от кочевой жизни к осёдлой. Есть и более ранние данные: Зинаида Немеева, уроженка поселка, рассказала нам, что в 1915 году в Доценге родился ее отец, провел там детство и юность и ушел в армию в 1939 году. Так или иначе, местные жители помнят дату возрождения поселка после депортации калмыков: 1956 год.

– Наш поселок основали в 1950-х годах, – говорит житель Доценга Мерген Эрендженов. – Я знаю, потому что еще ээджки и аавки [бабушки и дедушки (калм.)] рассказывали мне, как у них здесь все налаживалось, а я родился в 1984 году. В моем детстве тут был фруктовый сад – очень большой, исключительный. Помню, я прибегал сюда и рвал груши – конечно, спрашивая разрешения у своего пожилого деда, потому что доступа в сад не было. Работал молочный блок, мы брали оттуда молоко. Поселок был укомплектован замечательно, тогда и колхоз существовал. Я помню, были в то время талоны – по ним я брал хлеб, когда был маленьким. Вот как это работало – мне отец давал талон и говорил: сына, надо сходить за хлебушком в магазин. Я шел, и если талонов было больше, чем нужно, брал что-нибудь еще, те же макароны – денежного эквивалента я даже и не чувствовал. Сейчас просто время поменялось как-то.

В конце восьмидесятых годов в Доценге жило много людей, и ребят, родившихся в 1984 (плюс-минус два-три года) было человек 60-70, считает Мерген Эрендженов. Сегодня же в поселке живут всего шесть семей, преимущественно пенсионеры в возрасте 70+. От молочного блока остался только внушительный остов, от фруктового сада – ни следа. Что же, все кончено? Пожалуй, нет. Надежда на возрождение села уже забрезжила, хотя, конечно, о господдержке речь тут не идет. Речь идет о возобновлении в Приютненском районе животноводства. На свою малую родину возвращаются люди.

Мерген Эрендженов, как и многие молодые люди из Калмыкии, скитался по всей России пятнадцать лет в поисках денег и может быть, лучшей доли. Повидал многое, но в конце концов приехал, чтобы остаться в родном поселке и продолжить дело родителей и дедушки с бабушкой по материнской и по отцовской линии. Мерген держит скот: овец, коров, лошадей. Он может сутками оставаться с ними в степи – забот здесь хватает, животные требуют внимания.

– Животноводством из молодых занимаюсь только я, – поделился Мерген Эрендженов. – У меня была такая цель: остаться. Отец передает мне свой опыт – и он, и его родители, считай, ээджка, аавка, – и по маминой, и по отцовской линии, – все они выросли здесь. Отец с матерью колотились долгие годы – понятно, свое хозяйство, большой труд. Я же в семье единственный сын, а значит, всегда бывал на этих работах и с мамой, и с папой. Пятнадцать лет я поездил по России – мне этого достаточно, и я уже знаю, что это такое. А родные стены и есть родные стены: где бы ты не был, на Чукотке или на Урале, все равно они тебе снятся. И вот я решил и сказал, не задумываясь: я поеду домой – и всё.

В хозяйстве Мерген Эрендженов по мере возможностей ведет селекционную работу. Работает с овцами мериносного типа, с коровами калмыцкой породы – и с помесями: спаривает свой скот с другими породами. Мериносов с гиссарскими баранами и эдильбаями, коров с быками-герефордами. С мериносами работать нравится и Мергену, и его родителям: исторически семья стояла на кошарах и держала эту породу. Чтобы «освежить» свое стадо и внести в него новые гены, молодой человек ездит по ближайшим соседним регионам: Ростовской и Астраханской области, по Ставрополью, Астраханской области и присматривает подходящих быков и баранов.

– И в баранах, и в быках я в первую очередь ищу мясо, – поясняет животновод. – Баранов я смотрю мясного направления, а коров – и молочного тоже. Ищу красную степную породу – у меня в стаде есть какое-то количество этих коров, и я понемногу веду их селекцию в молочную сторону. А калмыцкие не поддаются, идут в одном направлении – да с ними и опасно шутить. Калмыцких коров мне передали из поколения в поколение, оставили аавки, ээджки – и я этот род не сокращаю, не уничтожаю, а наоборот, веду. Бывает, запускаю в это быков чисто калмыцкой породы – беру по договоренности, в займ, и плачу проценты, а купить пока возможности нет.

Калмыцкая порода известна всем. Она идеально вынослива и выдерживает любую пургу, любую зиму. Там, где красная степная давно уже сдастся и ляжет, калмыцкая порода – ни в коем случае.  

– Коровы очень строгие, – улыбается Эрендженов. – Характер их не передать. Они защищают своих новорожденных телят так, что никто не возьмет. Ни волк, ни шакал, ни лиса – никакое зверье из того, что бегает в окрестности. Коровы дают им отпор на раз-два, так что, когда идет отел, мы стараемся к стаду не подъезжать вообще, потому что все равно, на чем ты едешь – на машине, мотоцикле, на тракторе или верхом – коровы сразу мычат и бегут: такой у них инстинкт, самосохранение.  Калмыцкая порода КРС – это наша порода. Ничего они не боятся.

Калмыцкая порода исключительно мясного направления. Мясо этих коров мраморное, и степняки гордятся натуральным «экологически чистым» продуктом.

– Мраморное мясо особенное благодаря нашим степным пастбищам, – уверен Мерген. – Если калмыцких коров разводить даже в соседних регионах, мясо будет другим. Что тому причиной – не знаю, может быть, засоленность почвы и приспособившиеся к ней травы. Может быть, мрамор образуется сам из-за особого местного разнотравья. Я знаю, что некоторые люди ради этого эффекта специально стараются, ставят коров на стойловый откорм, а эта порода формирует мрамор из подножных кормов.

Село Доценг расположено близко к воде – здесь, как уже было сказано, совсем рядом озеро Маныч-Гудило, и прибрежный камыш служит отличным укрытием местному дикому зверью –лисам, шакалам, волкам, кабанам… Без разных случаев не обходится, то и дело бывают какие-то неприятности: совсем недавно, говорит Мерген, овец драли шакалы.

– Но то были совсем молодые особи, они только натаскиваются, так что просто потрепали и бросили. А взрослый шакал уносит овец в логово, и мы уже ориентировочно знаем, где эти логова территориально. В бинокль издалека посмотрели – лежит овечья шкура и прочее. Ясно, значит, дело шакалов. А эти молодые особи налетели на отару, порвали две-три головы, поиграли и бросили. Это я сам лично видел. Мы стараемся защищать скот, уничтожать хищников – ведь за каждой овцой ходим, каждого теленка выращиваем, а эти негодяи, ну, шакалы, выходят из своих укрытий и режут. Я совсем не любитель уничтожать диких животных, но если на зайца можно шикнуть и он убежит, то ни шакал, ни волк внимания не обратят. Вот и приходится что-то делать: я свой труд понимаю.

За два последних десятилетия мы привыкли, что новый образ степного калмыцкого кочевника вместо лихого коня предполагает лихой мотоцикл, лихую «буханку» или автомобиль иной марки, на которых разъезжают владельцы животноводческих точек и пастухи. Но оказывается, сегодня в степи держат лошадей не только для души или на откорм: в осеннюю и весеннюю распутицу, да и зимой они выполняют важную работу.

– Мы обязательно держим лошадей, – поясняет Мерген. – Наши кочевники всегда на лошадях, и я тоже придерживаюсь этого принципа: мало-помалу, но две-три головы для себя держу. Мои дончачки рабочие, ходят и в упряжке, и под седлом, мы их эксплуатируем в трудные зимние периоды: на пастбище выскочить, прогуляться, прогулять коров (им ведь тоже нужна ходьба) – вот и выгоняем, чтобы они по сугробам походили. В этом случае нам помогают лошади. Хотелось бы разводить свои породы, монгольские, но пока так. Дальше – больше.

Что же главное для человека, который, может быть, впервые, а может, после долгого перерыва решил всерьез заняться скотоводством? Мерген Эрендженов уверен: это подход и уход. К животным нужно правильно подходить: знать ключевые периоды времени, основные потребности, оглядываться назад – анализировать, каким в уходящем сезоне было пастбище. Смотреть, в чем нуждаются твои коровы или овцы. В минералах, например, – значит, докупаешь, занимаешь, докидываешь и кормишь. Конечно, нужно вести для себя и учет, и аналитику.

– Если за животными есть уход, то будет и выход. А если так, без ухода, работать тяп-ляп, то положишь всё стадо и все дело, а это никуда не годится. Нужно анализировать и действовать исходя из того, что ты отвечаешь за все хозяйство сам.

Бывает, что к работе на животноводческих точках привлекают родных и близких, наемную силу, ведь это действительно трудное дело. Но такой путь не подходит Мергену: придется делегировать работникам ряд обязанностей и какую-то часть ответственности, а он совершенно не уверен, что другие люди будут работать «в полный рост», как он сам, и так подробно вникать в его небольшое царство.

– У меня такой принцип: я сам. Может быть, время пришло, а может, я так себе отрепетировал, но я уже четко знаю все сложные моменты и тонкости. С животными в степи я могу быть сутками, не устаю от этого ни капельки. Работа же с ними щепетильная. Кому-то тяжеловато, а я чувствую, что это прохожу. Близкого человека не возьму: я требовательный и к себе, и к работе, он же этого не выдержит – и зачем портить отношения? Надо теленка или ягненка – приезжай и забери. А на подстраховке у меня папа. Отец есть отец, я никогда ни ему, ни маме против слова не скажу: все равно, как ни крути, родители. Я всегда тысячу раз слушаю, что говорит отец, анализирую, а потом мы с ним находим альтернативную середину.

Как хозяйство будет развиваться в дальнейшем – кто знает? Пока Мерген сохраняет здесь статус-кво и не заглядывает в будущее, но на ногах стоит твердо.

– Дальше, больше – время покажет. Глядите, может и приедете еще раз, уже в другую обстановку, – предлагает он. –  Это дело времени, да и что загадывать – время тяжелое.

Может быть, читатель подумает, что история Мергена Эрендженова из Доценга единичный случай. Но вслед за ним всерьез собрались возвращаться в поселок из долгих странствий его друзья, чтобы заняться собственным делом. Приходят подобные известия и от других калмыков из разных далеких городов. Люди устали от скитаний – они возвращаются на родину. Конечно, истории их будут разными, у каждого свой путь. Случается и печальное: рассказывают, что одна из вернувшихся в Калмыкию семей решила возродить семейный скотоводческий бизнес в неудачный, очень засушливый, год, на свою беду, взяв на кредитные средства стадо молочных коров, не приспособленных к питанию скудным степным подножным кормом. Затея потерпела крах, и стадо с огромными потерями вывезли в Астраханскую область.

Это лишний раз доказывает, что отрыв от родной земли и семейного дела порой обходится чересчур дорого. Не деньги теряют люди, а драгоценный опыт поколений и такие необходимые знания.

– Ничего не надо бояться, – говорит Мерген Эрендженов. – Надо пробовать, делать, пытать, идти, до цели достигать – вы же ставите какую-то предварительную цель. К ней и надо стремиться, улучшать, пусть не сразу, пусть со временем. Улучшаться и самим, укореняться, корни пускать, раз ты хочешь шагнуть в эту сферу. И шаги нужно делать правильные. Я ничего не боюсь, иду как есть.

Людмила Старостина